Человек совершает подвиг уже тем, что живёт на земле ПРА-ВИЛЬ-НО. То есть не для себя одного, а для других. Эти строчки — про моих товарищей-журналистов.
Снова поминальная свеча в руке. Снова комок в горле: ведь ещё недавно он был с нами. Как это вообще бывает? Как они уходят, наши товарищи, отслужившие, исписавшие блокнот до последней странички? Просто. Сначала тихо, будто прикрыв за собой калиточку, нащупав в кармане пузырёк с корвалолом. А потом в горькую минуту они возвращаются в редакцию в последний раз — это когда ставят гроб на две табуретки: подходите прощаться, коллеги.
Никому не ставил двойки
Ушёл Исаак Розенфельд. Он почти до последнего работал в «Липецкой газете» и когда тихо попрощался, не все встрепенулись: «Да ладно, куда он денется, будет и дальше писать, как он без газеты…»
Исаак был нам учителем, но никогда никому не ставил двойки, да и вообще оценки. Он был сама интеллигентность. И на планёрке садился куда-нибудь в угол. Никто не вспомнит, чтобы он участвовал в неизбежных в нашей профессии конфликтах. Он был выше всего этого, но своё мнение имел и не боялся его высказывать. К нему как-то не лепились слова: «легенда», «мастер», хотя он имел все статусные журналистские награды.
Теперь дуют новые ветра. В наш цифровой век всё, что возможно, принято хранить в электронном архиве. Но старые газетчики больше доверяют исписанным блокнотам. Вот и Исаак писал… перьевой ручкой. Чернилами! Снимет пушинку с кончика пера, очки поправит и вперёд. А как писал – читателю объяснять не надо. Розенфельд был последним из той когорты ветеранов, ещё советской поры.
Спас слой пыли на гармошке
Мне посчастливилось работать и с журналистами-фронтовиками. В задонской районке моим учителем был Александр Марков. На войне он командовал штрафной ротой, ему даже стреляли в спину, а в мирной жизни писал про урожаи и привесы.
Я дружил с Алексеем Прокофьевым. Собкор областной «Орловской правды», бывший фронтовой корреспондент, он своими критическими статьями раздражал районное начальство. В 1953 был арестован за то, что якобы в день похорон Сталина играл на гармошке. Чекисты взяли след. Спасло то, что на этой самой гармошке нашли толстый слой пыли – инструмент давно не снимали с гвоздя. Оговорил его по просьбе секретаря райкома коллега, накатав жалобу и подписавшись «доброжелатель». За стакан водки написал, потому что был с похмелья.
Уникальные судьбы
Чего только не пришлось испытать газетчикам. В войну корреспондента задонской газеты Александра Заворыкина отправили на спиртзавод, где того «обменяли» на бочку огурцов: директор упросил редактора отдать ему на время фотокора, чтобы сделать какие-то снимки. Заворыкин сбежал, пробирался домой ночью и потом ждал ареста. Обошлось.
Иван Нарциссов первую заметку опубликовал в 15 лет в «Липецкой коммуне» ещё до войны. На фронте был танкистом, а потом фотокором армейской газеты «За Победу», где работал поэт Михаил Светлов. Сам Нарциссов до конца жизни носил в теле два осколка. Его кадры вошли в пятитомник «Великая Отечественная война в фотографиях и кинодокументах». А в мае 45-го Иван Нарциссов сфотографировался на память у Бранденбургских ворот. Ушёл из жизни трагически, оставив потомкам уникальный архив.
Николай Родионов до войны работал корреспондентом елецкой газеты «Красное знамя». На фронте был ответственным секретарем дивизионной газеты «В атаку!». Погиб не за секретарским столом, а в рукопашном бою, когда враг пытался прорваться в тыл дивизии.
Сергей Безлепкин уникальной судьбы человек! В его трудовой книжке всего одна запись: собкор областной газеты. На все 50 лет! И все эти годы прожил в Тербунах. Войну прошёл от начала до конца, был награждён многими орденами и медалями. Удивительно скромный. Воевал и был знаком с Брежневым, но об этом коллеги узнали случайно.
Анатолий Баюканский — автор свыше 50 книг. На фронте с 1943 года. Был пулемётчиком и автоматчиком. А потом – журналистом. Заслуженный работник культуры Российской Федерации.
Ответ из особой инстанции
Николай Переведенцев крепко досаждал местному начальству. Его, фронтовика, вечного оппозиционера и борца с местными вождями, никто не смел тронуть. А поскольку в своей газете по известным причинам его не печатали, он писал во все инстанции. Однажды отправил в Политбюро жалобу на первого секретаря обкома. Получил отписку. Не успокоился и стал писать дальше. И выше. И однажды получил ответ из особой инстанции. Помню, как он собрал коллег в курилке и зачитал бумагу:
«Уважаемый сэр Переведенцев! Благодарю Вас за оказанное мне внимание своим письмом. Но недостатки, о которых Вы так любезно информируете меня, находятся в компетенции советских органов. Искренне сожалею, что не могу Вам помочь.
С наилучшими пожеланиями…
Тут коллега притормаживал и, насладившись паузой, завершал:
Маргарет Тэтчер!»
Первое время после войны они ходили на работу в галифе, не понимая, как писать не о ненависти к врагу, а о надоях, пахоте и благоустройстве. Зато это были зубры по жизни, умевшие не сдаваться и говорить, что думают. Товарищи из обкома не спешили на партсобрания в редакцию – даже они могли там получить на орехи.
Бывшие старшины и майоры не успели только получить знаки журналистской доблести, звания заслуженных и почётных. Посмертно их не дают за полной ненадобностью...
Неисправимые трудоголики
Иван Лесников был неисправимым трудоголиком. Даже на летучке, участвуя в обсуждении вопросов, он продолжал писать статьи под столом на коленке. Больше него строк никто не выдавал. Николай Смольянинов, ответственный секретарь, не просто занимался правкой корреспонденций, он рукописные каракули переписывал начисто! Владимир Савельев был редактором и строителем. Он строил дом по имени «Газета», крепкий, вместительный, тёплый, с общим столом и меню, где хватало и перчика, и лаврушечки.
Сегодняшних газетчиков иногда называют акулами пера. А вот любого из той, ещё советской поры, правильнее и без обид можно было сравнить с коренником. Его запрягали, им понукали, иногда давали кусочек сахарку. Но он знал своё дело и вёз покуда хватало сил. И много чего успевал за свою жизнь вывезти.
Борис Семёнов, Галина Кайдашко, Леонид Винников, Николай Загнойко, Валентин Фёдоров, Михаил Лыткин, Владимир Курганников – это имена, про которые нельзя сказать «были». Они повидали-пережили всякое. У них было своё проверенное оружие — слово, которое никогда не подводило. Но и применяли они его с умом.
Однажды в редакционных коридорах зазвучали революционные марши. Тени прошлого метались по стенам. Газету закрывали сразу двумя ельцинскими указами, а по кабинетам шатались, как в октябре семнадцатого, пьяные матросы, и самый главный (вроде боцмана) кричал, что пришёл выправлять крен корабля. Это было в августе 1991 года с областной газетой «Ленинское знамя». Тогда впервые в лексиконе липецких журналистов появилось слово «забастовка», а сами они стали пикетом возле захваченного обкома КПСС.
И — победили!
История на страницах
Бывало, что журналист покидал газету и начинал другую карьеру. Ему давали просторный кабинет, машину, но он всё равно продолжал смотреть на мир глазами газетчика. Таким был Юрий Дюкарев, защищавший в 1993 году Белый дом.
Мария Сорокина уходила в политику с четвёртого этажа «Ленинского знамени», отдав в секретариат свой последний фельетон про областного прокурора. Будучи депутатом Верховного Совета РСФСР она первой публично потребовала от Ельцина уйти в отставку.
Но и правду надо сказать, были среди нашего брата отказники, для которых карьера вовне не случилась.
Но все уходят в свой срок, один за другим, показывая и нам это направление. Одно-единственное для всех — со свечой у изголовья. А потому главная для нас задача — сберечь друг дружку, сохранить корпоративное братство.
Разная бывает в профессии жизнь. Но всегда, даже в самые смутные времена, грел душу аргумент его величества Читателя: «Да ведь в газете написано — сам читал!» Энтузиазм великих строек, вечную маету русской деревни всегда хранили блокнот и подшивка. С поблекших страниц и поцарапанных снимков на нас смотрит История — дома, семьи, рода, края, эпохи, Отечества. И мы понимаем, что без этой памяти были бы нищими. Под каждой статьёй стоит имя, и оно будет жить в подшивке и в нашей памяти. Помянем.
