Кремлевский доктор Евгений Чазов. Памяти врача, который о многом промолчал

В возрасте 92 лет ушел из жизни Евгений Иванович Чазов, человек, лечивший Леонида Брежнева, Юрия Андропова, Михаила Горбачева и Бориса Ельцина. Многолетний руководитель кремлевской медицины знал о своих пациентах то, чего не знали даже самые близкие к ним люди.

Самое интересное никогда не напечатают

Евгений Чазов – самый немногословный из всех кремлевских докторов, с которыми я был знаком. Образованный и интересный человек, он мог поддержать беседу на любую тему, особенно увлеченно рассуждал о своей любимой кардиологии. Но нередко его собеседников интересовало то, о чем он говорить не мог, да и не хотел. Некоторые из его воспоминаний вошли в несколько книг, которые он издал в последние годы. Представляя одну из его книг в Доме журналиста, я провокационно спросил, интересно ли будет ее читать. На что он мне тут же честно ответил, что самое интересное никогда не будет напечатано. И было понятно почему.

В его жизни было много тайн, которые он унес с собой, хотя и был достаточно открытым человеком. Как-то он мне рассказал поразительную историю о своей матери. 15-летним подростком, близкие которого воевали на стороне большевиков, она оказалась в плену у колчаковцев и попала под расстрел, чудом выжила, выбралась из-под кучи трупов. Именно мать – профессиональный врач – стала его жизненным ориентиром. В 1967 году в возрасте 37 лет его назначили руководителем так называемой Кремлевки – 4-го Главного управления Минздрава СССР. Это было самое престижное и самое закрытое от внешнего мира медицинское учреждение. В списке пациентов Чазова значились три руководителя СССР – Леонид Брежнев, Юрий Андропов, Константин Черненко, президент России – Борис Ельцин, генеральный секретарь ООН У Тан, президенты Анголы – Нето, Алжира – Бумедьен, Афганистана – Кармаль, Монголии – Цеденбал, Египта – Насер и многие другие.

Здоровье вождей и их окружения всегда было одной из самых тщательно охраняемых тайн государства. Многое об этом можно узнать из книг Евгения Ивановича, кое-что он рассказывал мне лично. Правительственную медицину придумал и развил в СССР большой друг физкультурников товарищ Сталин. Наряду со спецпайком, правительственной связью и прочими атрибутами она стала непременным признаком принадлежности к власти, к партийно-политической элите. История кремлевской медицины полна мрачных тайн и загадочных происшествий. Судя по всему, одной из первых ее жертв стал молодой и очень популярный полководец Михаил Фрунзе. Руководство партии настоятельно рекомендовало ему операцию. Крайне неохотно, но он подчинился. Результат известен.

Жертвами становились нередко сами врачи. Академик Владимир Бехтерев – один из самых крупных российских врачей был приглашен к Сталину для консультаций по поводу сохнущей руки. Утверждают, что, внимательно осмотрев пациента и поговорив с ним, академик диагностировал ему паранойю. После чего, по упорным слухам, ходившим в Москве, врач рассказал об этом в компании близких людей и неожиданно скончался. Официальное заключение – отравление грибами.

Своего расцвета кремлевская медицина достигла при Леониде Брежневе. В книге «Здоровье и власть» Чазов откровенно писал о том, что «кремлевское медицинское управление – очень важный участок: здесь хранятся самые сокровенные тайны руководства страны и его окружения – состояние их здоровья, прогноз на будущее, которые при определенных условиях могут стать оружием в борьбе за власть».

Правил, лежа на боку

Так оно и было. У нас о заболеваниях лидеров узнавали, как правило, из патолого-анатомического заключения, когда граждане, прочитав документ, подписанный медицинскими светилами, с удивлением понимали, что страной правили, по существу, полутрупы.

Начиная с 1974 года, когда первые признаки старческой немощи напомнили о себе, Леонид Брежнев серьезно нуждался в помощи врачей уже как пациент. По мнению Чазова, последние годы жизни Леонид Ильич правил страной в полубессознательном состоянии под влиянием сильнейших психотропных препаратов. Человек, единолично управлявший сверхдержавой, перестал критически оценивать и свое состояние, и ситуацию, которая складывалась вокруг него. Следующие высокопоставленные пациенты доктора Чазова – Юрий Андропов и Константин Черненко – правили страной недолго и практически все время при этом находились в больнице.

Понятно, что тайны здоровья кремлевских небожителей охранялись, почти как шифры запуска стратегических ракет. Один весьма осведомленный кремлевский чиновник доверительно рассказывал мне, что история болезни Бориса Ельцина хранится в личном сейфе руководителя Кремлевки, а консультирующим врачам выдаются лишь выдержки из нее. Впрочем, уровень открытости информации о состоянии здоровья Ельцина по сравнению с его предшественниками впечатлял. Это была, по сути, маленькая революция в медицинской области. Подают примеры такой открытости и многие нынешние российские политики. Некоторые из них позволили наблюдать за процедурой их вакцинирования. А из уст Владимира Жириновского нам известно о его неуемном сексуальном аппетите, а также о том, что у вождя либерал-демократов «очень хорошая моча».

Использование зарубежных лекарей для лечения правителей практиковалось во все времена. Не была в этом смысле исключением и Россия. Русских царей лечили голландцы, англичане, немцы, французы. После покушения на Владимира Ленина постоянные консультации и лечение вождя осуществляли немецкие и австрийские медики. Забавно, но еще в 1913 году Ленин писал Максиму Горькому о своем отношении к зарубежным врачам: «Известие о том, что Вас лечит новым способом «большевик», хотя и бывший, меня, ей-ей, обеспокоило. Упаси боже от врачей-товарищей вообще, врачей-большевиков в частности! Право же, в 99 случаях из 100 врачи-товарищи «ослы», как мне раз сказал хороший врач. Уверяю Вас, что лечиться (кроме мелочных случаев) надо у первоклассных знаменитостей. Пробовать на себе изобретение большевика – это ужасно!»

Чазов мне рассказывал, что, несмотря на известный консерватизм и осторожность Юрия Андропова, он уговорил его принять для консультации крупнейшего американского уролога, профессора Нью-Йоркского госпиталя Альберта Рубина. Американец, кстати, отказался от гонорара и уехал из Москвы с подарком – работой художника Александра Шилова.

О знаменитом Майкле Дебейки в нашей стране широкая публика впервые услышала в 1972 году. Леонид Брежнев, узнав от Чазова о необходимости операции по шунтированию президенту Академии наук СССР Мстиславу Келдышу, потребовал сделать все, чтобы поставить на ноги великого ученого. Дебейки прибыл в Москву и провел операцию, которая продолжалась шесть часов. В ходе операции Дебейки принял решение помимо шунтирования удалить воспаленный желчный пузырь, что и сделал, ни с кем не советуясь и не моргнув глазом.

Борис Ельцин по-настоящему познакомился с кремлевской медициной при крайне таинственных и до конца не выясненных обстоятельствах. Для того чтобы снять его с должности первого секретаря Московского горкома партии и публично высечь, Михаил Горбачев не постеснялся вытащить его из больницы. Ельцин и его окружение считали, что кремлевские эскулапы накачали его таблетками, которые затуманили сознание и ориентировку. Заметим, что Чазов в Кремлевке тогда уже не работал. Именно ученик Чазова, кардиохирург Ренат Акчурин сделал Ельцину блестящую операцию, которая продлила жизнь первому президенту России. Ассистировал при операции все тот же Дебейки, у которого ранее стажировался Акчурин по рекомендации Чазова.

С Ельциным у Чазова отношения не сложились. Вот как он сам об этом рассказывает: «Познакомился я с Ельциным, когда он работал первым секретарем Свердловского обкома партии. Он произвел на меня очень хорошее впечатление. А вот после прихода в Московский горком партии Ельцин стал часто срываться, злоупотреблять успокаивающими средствами и алкоголем. Его госпитализировали, и в присутствии его жены я решил от имени участников консилиума наблюдавших за ним врачей предложить ему сохранять здоровый образ жизни, исключить алкоголь и седативные препараты. Наина Иосифовна, милая интеллигентная женщина, меня поддержала. Ельцин вспылил, вскочил с кровати и закричал: «Уходи вон отсюда!» Наши отношения расстроились. Вероятно, это произошло еще и потому, что в историю болезни было записано, что в состоянии здоровья пациента играет роль и употребление алкоголя. Надо сказать, что в 1993 году начальник его охраны Коржаков эту запись изъял».

Драматическая медицина

Евгений Иванович не был медиком Кремлевской поликлиники, про которых говорят: «Полы паркетные, врачи анкетные». Это был выдающийся кардиолог, разработавший и внедривший новые методы лечения для больных инфарктом миокарда, которые до сих пор используют во всем мире. Чазов занимался тем, что мы называем «драматической медициной», проводил на себе эксперимент по применению препарата для растворения тромбов. Эта терапия спасла жизни тысячам людей. Именно за эту работу, а не за сохранение здоровья кремлевских старцев его наградили Ленинской премией в 1982 году. Несмотря на то что мы 30 лет живем в новой России, Евгений Иванович до конца жизни оставался СОВЕТСКИМ врачом: я знаю много случаев, когда он принимал, оперировал и консультировал пациентов, не интересуясь при этом гонораром.

Любая профессия, даже самая благородная, имеет оборотные стороны. Профессия врача – не исключение. Сталкиваясь каждый день с болезнями людей, со смертью, можно очерстветь душой. Но настоящий медик страдает и мучается не только из-за гибели пациентов, которых ему не удалось спасти, он переживает за их близких, осиротевших родных. Две истории, которые мне рассказывал Евгений Иванович. Они из его далекой юности, но он их хорошо помнил, и, когда рассказывал, у него дрогнул голос: «Самое страшное и тяжелое – это гибель твоего пациента, а если много лет его наблюдать, то уже и друга. К этому привыкнуть невозможно, даже если ты и приложил много усилий. Моими пациентами были очень многие известные в мире люди. Но я помню и совсем простых, никому не известных людей, чья смерть потрясла меня. Я помню об этом и сегодня.

В 1954 году в Тульской области я наблюдал главу семейства, прошедшего войну, у которого возникло кровоизлияние в мозг. У меня теплилась надежда, что его удастся спасти, хотя тех препаратов, которыми мы пользуемся сегодня, не было и в помине. Каждый день я приезжал в то село, в этот бедный дом, полный детей. К сожалению, я оказался бессилен. Не все понимают состояние врача, боровшегося за жизнь человека и потерпевшего поражение. Там, в бедной крестьянской семье, у постели умершего кормильца, меня поняли. Видимо, на моем лице было написано столько горечи, растерянности и скорби, что старик, отец умершего, начал меня успокаивать, повторяя то, что говорят в таких случаях в наших русских селах: «На все воля Божия». На одиноко стоящий посреди избы стол быстро поставили миску с картошкой и солеными огурцами, краюшку хлеба и бутыль самогона. Я пытался уйти, мне было не по себе, но старик остановил меня: «Что вы, доктор? Вы столько сделали для него. Давайте помянем моего сына, он был хороший человек».

Самые страшные для меня минуты, когда я должен расписаться в бессилии науки перед лицом смерти. И вроде бы ты лично ни в чем не виноват, все, что мог, сделал, а все равно тяжело на сердце и на душе. Мне всегда было больно встречаться с родственниками погибших, сообщать о том, что самый близкий и дорогой человек ушел из жизни. И сегодня, когда я устаю, когда хочется все бросить и жить спокойной размеренной академической жизнью, я вспоминаю одинокие худенькие фигурки мальчика лет 14 и девочки лет 12 в большом зале нашего приемного покоя в Петроверигском переулке. Дети пришли узнать о здоровье матери. Когда я вышел и спросил: «Кто родственники больной?» – мальчик, на правах главы семейства, подобравшись, с мужским достоинством ответил: «Мы родственники». Я не знал, что сказать. Замешкавшись, спросил: «Может быть, есть взрослые?» Мальчик посмотрел на меня и растерянно ответил: «Нет, мы одни и мама». Но я-то знал, что мамы у него уже нет. Говорят, у меня очень крепкая нервная система, но я не стесняюсь слез, которые выступают на глазах и сейчас, когда вспоминаю этих детей. Это та сторона медицины, о которой стараются умалчивать и которой не знают ни физики, ни математики, ни инженеры – никто из представителей других наук».

Евгений Чазов прожил очень интересную, насыщенную, но и напряженную жизнь крупного врача, организатора медицины, ученого, государственного деятеля. Не менее увлекательно складывалась и его личная жизнь. Он был трижды женат и, как говорил сам, все три раза был счастлив в семейной жизни. Все его жены ушли из жизни и обо всех он говорил тепло и с уважением. Первая жена – Рената Лебедева стала крупным ученым, академиком, была главным реаниматологом Министерства здравоохранения, возглавляла профильный журнал. Как говорил Евгений Иванович, «в нашей комнатушке родились две диссертации и дочь Татьяна». Рената помогала Чазову и после того, как они расстались. Благодаря ей был замечен и приближен тогда совсем еще молодой хирург Ренат Акчурин. Вторая жена, Лидия также стала известным ученым, доктором наук. От этого брака есть дочь Ирина. Татьяна – доктор медицинских наук, профессор. Ирина – член-корреспондент Академии медицинских наук, директор Института клинической кардиологии.

История с третьим браком достаточно необычна, и о ней пусть расскажет сам Чазов, который обнародовал эту историю при своей жизни. «После распада второй семьи десять лет я формально был свободным человеком. Я бы не хотел, хотя мои воспоминания претендуют на полную откровенность, касаться в них сложных взаимоотношений, которые складывались у меня в тот период с прекрасными и по-своему любящими меня женщинами. Однажды в мой кабинет пришел очень крупный генерал из спецслужб В. Коржов. Человек он был скромный, простой и сразу перешел к делу. Он вынул из папки четыре личных дела и с солдатской прямотой сказал, что, учитывая мою занятость по работе, мне решили помочь с выбором спутницы жизни. Непроизвольно я открыл лежавшее сверху «Дело». На меня смотрело с фотографии лицо красивой брюнетки лет двадцати пяти, а в графе «профессия» значилось – «стюардесса правительственного отряда «Аэрофлота».

В шутливой форме при первой же встрече я рассказал историю «сватовства» Андропову. Он с досадой сказал: «Ну и топорно работают наши сотрудники. Но вам, Евгений Иванович, надо налаживать семейную жизнь. У вас хорошие отношения с Жуковой. Она прекрасная хозяйка, умна, красива. Чем она вас не устраивает? Женитесь». Лида Жукова – моя помощница по работе, оказалась хорошим помощником и в личной жизни. Мы долго жили гражданским браком и расписались в загсе уже в пожилом возрасте. Конечно, «сватовство» Андропова носило определенный характер. Помимо заботы о моей холостяцкой жизни он опасался, что я как обладатель очень многих чувствительных государственных тайн могу попасть на удочку неизвестных по всем показателям женщин. Каждая из моих жен принесла мне радость в непростые годы, помогла справиться с трудностями. Мы остались большими друзьями до последних дней их жизни. Они ушли из жизни и все покоятся на Троекуровском кладбище. Я им низко кланяюсь и благодарен за все».

Несколько лет назад, когда мы виделись с Евгением Ивановичем, он прекрасно выглядел не только физически. Как врач он был профессионально востребован, окружен учениками и делал комплимент хорошенькой журналистке, которой это нравилось. Во время этой встречи в Московском доме книги он рассказал журналистам многое, что не поместилось в эту статью. Но еще больше он нам не рассказал. Профессиональная этика не позволяет открыть тайны диагнозов. В случае если об этом узнает широкий круг людей, возможно, у нас сильно поменяются представления об известных людях и конкретных событиях.